Исследование в Беларуси: бОльшая часть опрошенных не видит потребности углублять интеграцию с РФ

Фото: © Михаил Метцель/ТАСС

Интересные выводы исследования. В том плане, что выявленный тренд, это не миграция предпочтений белорусского общества в сторону ЕС, а усиление негативных умонастроений по отношению к интеграциям в принципе. Поскольку люди наиболее часто говорили, что было бы лучше не вступать ни в Евросоюз, ни углублённо интегрироваться с Россией.

И при таком раскладе в обществе властям Беларуси продолжать проводить какие-то подпольные переговоры с коллегами из РФ? Фактически в конспиративном режиме спецоперации, втайне от общества готовить секретную программу углубления в Россию? Это, на мой взгляд, глубинная ошибка и «потеря лица». Да ещё и в канун выборов. И, кстати, не с российской ли стороны прилетело это «конструктивное» пожелание о секретности?

Исследование показало, за что белорусы любят Россию, а за что — Европу. 08.10.2019, TUT.BY

Недавно мы писали о свежем соцопросе, который показал, что число сторонников союза с Россией в Беларуси упало на 9 процентных пунктов за последний год. Проводила опрос «Белорусская аналитическая мастерская» (BAW), которой руководит профессор Андрей Вардомацкий. Мы поговорили с ним об интересных открытиях его исследования, причинах и противоречиях в отношении белорусов к России и Евросоюзу.

Кроме опроса, BAW провела и более глубокое исследование по методике фокус-групп. Для этого социологи с апреля по сентябрь 2019 года собрали девять групп — каждая по восемь респондентов (это стандартная цифра) в разных городах Беларуси. Социологи пару часов задавали им вопросы о внешнеполитических ориентациях, следя за реакцией и дискуссией в группе.

Были покрыты все регионы Беларуси, областные центры, города-стотысячники и города с населением менее 50 тысяч. Не попали в фокус-группы лишь сельские жители. В каждой группе были как ориентированные на Евросоюз, так и на Россию. Такая методика позволяет глубоко изучить мнение людей по конкретному вопросу

— Недавно мы опубликовали данные вашего опроса о падении среди белорусов пророссийских настроений и небольшом росте проевропейских. Чем вы их объясняете?

— Начались рефлексия жителей на то, что происходит в верхах. Речь об определенных трениях во взаимоотношениях России и Беларуси. Это началось в конце декабря 2018 — январе 2019 года, когда Медведев сделал соответствующие заявления (предложил Беларуси глубже интегрироваться — TUT.BY), которые освещались в СМИ.

Но динамика процессов в массовом сознании такова, что знание об этом появилось только спустя несколько месяцев. Так сложилось, что весной и летом я проводил фокус-группы, и еще в ранние весенние месяцы не было никакой реакции среди обычных граждан на то, что происходило в высших эшелонах власти. Мы задавали прямой вопрос: «Чувствуете ли вы, что российско-белорусские отношения в последнее время изменились?» — и до весны люди этого не фиксировали. Существует задержка между событиями и их восприятием в массовом сознании. Причем сначала приходит знание о самом факте, а потом уже люди рефлексируют и формируют к нему отношение.

— И какое отношение вы увидели?

— До весны люди говорили, что все как всегда, что в отношениях были взлеты и падения, это нормальное явление. А восприятие этого как чего-то особого началось с апреля-мая. Потом пошла оценка. Люди обращали внимание, что договоренности [Минска и Москвы] не обнародуются. Происходил феномен, который называется «негативизация неизвестного». Формировалось подозрительное отношение и начали снижаться ориентации на Россию. В том числе и потому, что произошла некоторая смена риторики в СМИ.

— Судя по вашим опросам и фокус-группам, люди скорее поддерживают углубление интеграции или нет?

— Чисто цифровые данные говорят, что бОльшая часть не видит потребности углублять интеграцию.

— Вы увидели, что люди заняли сторону официального Минска?

— Так мы вопросы не формулировали. Но эффект раздражения был. Он заключается в том, что медийный поток со стороны России содержал в себе вкрапления критики в адрес Беларуси и белорусов о том, что тут поднимает голову национализм. И такая критика порождает встречное негативное отношение.

И вообще мы зафиксировали рост критичности к российскому информационному потоку. Индекс воздействия российских медиа снижается. Он понизился примерно на столько же, как и пророссийские ориентации.

— Что за индекс? Как вы его меряете?

— Он измеряется отношением зрителей, граждан, к некоторым наиболее часто встречающимся концептам — присоединение Крыма, отношение к Майдану, к АТО, к Соединенным Штатам Америки, отношение к российским медиа. То есть это не измерение рейтингов телеканалов, этот подход более адекватен.

И когда говорят, что геополитические ориентации вызываются российской пропагандой, это не так. Причина — не российские медиа, а столкновение информационных потоков — как со стороны России, так и со стороны Беларуси. Причем со стороны Беларуси есть два потока — от государственных и негосударственных СМИ. Важно, что степень расхождения между государственными и негосударственными белорусскими СМИ по поводу России меньше, чем, например, при оценке экономической ситуации в стране.

— И этот совместный белорусский поток снижает влияние российских СМИ?

— Да. Сейчас обнаруживается больше негативных оценок со стороны белорусских государственных СМИ в адрес России, чем сразу после Крыма.

— По вашим фокус-группам видно, чем белорусов притягивает Россия, а чем — Евросоюз?

— Ориентация на Россию носит более ценностный характер, ориентация на Европу — более материальный и прагматический характер. Мы спрашивали людей: если вы ориентируетесь на Россию, то почему? Типичное высказывание было: «россияне — они свои, наши, а Европа — чужие нам, другая психология». Люди вспоминают общий язык. Это глубинная, психологическая близость, без объяснения конкретики и фактологии.

С Европой, те, кто на нее ориентирован, перечисляют понятные материальные вещи: это безвиз, возможность работы, рост доходов, возможность образования для молодежи с последующей работой.

— А какие ценности привлекают в России?

— Когда пытаешься вытащить из респондента, что значит «они наши», обычно люди говорят про общую ментальность, совместную жизнь в СССР, Великую Отечественную войну. По эмоциональному весу совместное проживание в СССР больше, чем общие окопы. Но причина понятна — про окопы помнит только самая старая часть населения.

Здесь большой уровень противоречивости. Конкретный человек может привести много негативных характеристик России — там нет работы, низкие зарплаты, преступность, дороги. А про Европу он же будет говорить много хорошего, много позитивных фактов. Но когда его спрашиваешь, а какой же ваш конечный выбор, он отвечает: «Я за Россию».

У людей, ориентированных на Европу, менее противоречивая логика. Они в фокус-группах перечисляют плюсы и говорят: «Я за то, где эти плюсы». Сторонники европейской интеграции более фактологичны. В своих рассуждениях они приводят больше конкретных фактов. В споре в прямом эфире они бы доминировали.

Мы наблюдали интересное явление — люди меняли свои геополитические ориентации прямо в ходе разговора в фокус-группе. Человек сначала заявляет свою пророссийскую ориентацию. Но в конце говорит, что растерялся: «Я тут услышал столько рассказов и примеров про жизнь в Европе, что я не могу сейчас сказать, что я однозначно пророссийский». Фокус-группа — это микро-модель медиапространства. Если даже в ходе короткого мероприятия, двухчасовой фокус-группы, происходит такое изменение, это значит, что возможности медиа колоссальны. Месячная или двухмесячная интенсивная медиа-кампания с новой тональностью в отношении Европы или России может существенно поменять вес пророссийской или проевропейской группы.

— Но это немного противоречит вашим предыдущим словам про то, что пророссийские настроения у белорусов глубинные и ценностные. Если это так, то разве их можно изменить какой-то двухмесячной обработкой по телевизору?

— Это та ситуация, когда сочетаются инертность, глубинность установок и их эластичность. В геополитических ориентациях белорусах присутствует и то, и то. В этом и есть диалектика. Глубинность установок означает не то, что они неизменны, а то, что они не основаны на рациональных аргументах, они в каком-то смысле подсознательны. Либо базируются на воспитанном в детстве отрицании Европы. Когда новые факты попадают в сознание, они его изменяют. Не у всех людей, разумеется. Но случаи отхода от пророссийской ориентация у нас в группах были, а вот случаев отхода от проевропейской — не было.

Еще надо понимать, что были и очень жесткие высказывания — как в адрес России, так и в адрес Европы. Я даже смущаюсь их процитировать.

— Насколько они были распространены?

— Они не доминировали, но в какой-то степени они были в каждой фокус-группе. Причем схема этого негативного отношения часто была одинаковой. Отвергая союз как с Россией, так и с Европой люди использовали одни и те же аргументы — полная или частичная потеря суверенитета, «либо мы будем мальчики на побегушках у Москвы, либо девочка по вызову у Брюсселя», «мы — лишь рынок для них», развал национальных предприятий.

— В ваших прошлогодних опросах я видел, что как только вы добавляете к вопросу возможность не выбирать Россию или Европу, этот вариант сразу становится самым популярным. Вы почувствовали запрос на нейтралитет в этом году?

— Да, он был. Особенно явственно это звучало в Минске. Это выражалось в яркой потребности суверенного государства — люди говорили, что было бы лучше не вступать ни в тот, ни в другой в союз.